Ольшанский Дмитрий Александрович

ПСИхоанализ vs. ПСИхология

Аннотация

В отличие от психологии, психоанализ рассматривает человека не как объект для применения того или иного знания, а как субъект аналитической работы, поэтому используется введённое Лаканом понятие «анализант», т. е. анализирующий, подчёркивая его активную позицию в анализе.

Психоанализ имеет дело со знанием предельно субъективным, то есть тем, которое не подлежит обобщению и накоплению, которое не может быть изложено в учебниках или передано на лекциях.

Знание бессознательного сказывает себя заново в каждом речевом акте, каждый из которых предельно сингулярен и не редуцируем к предыдущему.

Таким образом, психоанализ рассматривает субъекта как совокупность воздействий, оказываемых на него речью.

Психоанализ должен иметь черты лица самого анализируемого.
  Жак Лакан «Ведение лечения» (1958)

Не так часто можно встретить однокоренные слова столь далёкие по значению и функциям, но так часто уличаемыми в ложном родстве как «психология» и «психоанализ». Хотя «психоанализ» – если исходить из истории создания термина – гораздо ближе к химии, чем к психологии, но чуткие до созвучий носители языка, вполне естественным образом, приписывают им родство, а то и просто считают синонимами. Словосочетание «психолог-психоаналитик» звучит сегодня так же привычно как «гуси-лебеди», хотя даже далёкому от орнитологии человеку понятно, что гуси и лебеди принадлежат к разным родам птиц. Коль скоро гусь аналитику не товарищ, есть необходимость присмотреться и прислушаться к различиям этих двух профессий более внимательно и увидеть специфику каждой из них.

Если «психология» и «психоанализ» – однокоренные слова, то это ещё не говорит о сходстве их предмета. Во всяком случае, оно не больше, чем между «синологией» и «апельсином». Примерно такое же сходство между психологией и психоанализом: некоторые психологи читали Фройда и использовали некоторые из его мыслей, в целом не разделяя его точку зрения. На этом сходство заканчивается.

Многие дискуссии с профессиональными психологами, в которых мне доводилось участвовать, почти сразу выявляли кардинальные различия между дисциплинами, тем самым снимая всякий предмет для спора. «Все мы изучаем человека с разных позиций, – говорит коллега-психолог, определяя общее предметное поле, – нашим общим объектом исследования является человек». Но с этим никак нельзя согласиться. Уже этот предварительный тезис обнаруживает пропасть между психологическим и аналитическим подходом: «Психоанализ НЕ изучает человека, – должен констатировать я, – Человек – НЕ является нашим объектом. Он является нашим субъектом».

Человек – субъект. Следовательно, к нему не применяется уже имеющееся накопленное знание, ранее известные и проверенные методы, апробированные тестовые, экспериментальные и проективные методики. Сам способ работы и получаемое в её процессе знание исходят из самого клинического материала. Достаточно обратиться к пяти основным случаям Фройда, чтобы убедиться в том, что никакой программы или алгоритма ведения аналитического сеанса классик нам не оставил: Доре он говорит то, чего никогда не сказал бы Панкееву. Тем самым он задает ту систему различий, ту полярность, на которую и поныне ориентируется взаимодействие между аналитиком и пациентом. Формат психоанализа предполагает встречу двух субъектов – каждый со своей стороны принимает участие в лечении, поэтому вопрос «а что, собственно, делает психоаналитик?» не сводится к хрестоматийным ответам, а всякий раз актуализирует желание, которое неразрывно связано с ответственностью и этической позиций аналитика.

Спецификой психоанализа, которая выводит его из ряда научных дисциплин, является спаянность клиники и этики: духовная реальность каждого человек самобытна настолько, что её нельзя оценивать по стандартизированной усреднённой шкале. Использование классификаций и типизаций («архетипов», «паттернов», «диагнозов», «типов личности» и т.п., на которых строится психология) не оправдано, с нашей точки зрения, не только технически и клинически (поскольку ещё больше отдаляет нас от понимания уникального способа бытия субъекта), но и этически не допустимо. Если психология исходит из того, что каждый человек является носителем тех или иным врождённых или благоприобретённых личностных черт, которые можно выявить путём наблюдения и нехитрых тестовых методик, то психоанализ не считает возможным объективировать душу человека помещая её в рамки той или иной схемы и описывать её через призму некой теории, равно как и оценивать в понятиях нормы и отклонения, развитого и отсталого, самодостаточного и нуждающегося в поддержке. Хотя с типами работать гораздо проще, чем с людьми, психоаналитик вообще не пользуется обобщениями, а предпочитает работать с каждый человеком индивидуально: он вообще не ставит перед собой задачи приобретения и накопления научного знания.

В отличие от науки, каковыми, несомненно, являются психология и медицина, психоанализ не стремится к полноте знания и смысла, а работает с его становлением. Фройд говорил своим ученикам, что «мы не должны понимать пациента слишком быстро» и предостерегал нас от того, чтобы смотреть на субъекта сквозь призму готовой концепции, предвосхищающей все его вопросы.

Психоанализ – не система знания. Для того, чтобы стать психоаналитиком, не достаточно познакомиться с трудами классиков и прослушать лекционный курс (к счастью ни один университет мира не выдаёт дипломы психоаналитиков), психоанализ вообще не сводится только к ряду тезисов и системе формул, а потому передача аналитического опыта вряд ли возможна посредством лекций, семинаров и тренингов. По мысли Фройда, чтобы стать психоаналитиком, необходимо пройти собственный курс анализа и совершить внутренний выбор, приняв на себя ответственность прикосновения к душе другого человека. Передача аналитического опыта осложнена некоторыми обстоятельствами. Во-первых, речь идет о знании предельно субъективном – оно не подлежит ни экспериментальной проверке, ни верификации, ни фальсификации (существование бессознательного нельзя ни доказать, ни опровергнуть), к тому же оно всегда касается одного конкретного человека. Во-вторых, это знание всегда достигается в процессе клинической работы, его находит сам анализант. Иными словами, нет никакой теории психоанализа, которая предваряет практику, и которую необходимо освоить на берегу, прежде чем пускаться в ответственное предприятие собственного психического анализа.

Равно и в клинике, Фройд нашёл, что знание причин неврозов вовсе не избавляет от самих неврозов, если только это знание не стало результатом поисков самого субъекта. Поэтому для психоаналитика человек является не объектом воздействия и применения тех или иных методик и техник, а активным участником процесса, производящим свой собственный симптом, интерпретации этого симптома и торящим путь своего собственного анализа. Эта мысль побудила Жака Лакана заменить понятие «пациент» (т.е. «претерпевающий») на «анализант», что значит «анализирующий», тем самым указав на одну из локальных задач психоанализа: открыть в пациенте анализанта, в каждом человеке увидеть автора своего бытия. Поэтому необходимо активизировать позицию субъекта внутри того бессознательного мира, в который он вписан, задать вопрос об ответственности за тот симптом, который субъект производит. Тезис о том, что «работает анализант, а аналитик лишь следует за ним» имеет и этические предпосылки, поскольку каждый вопрос требует совместного поиска и частного решения, которое не готово заранее и не вытекает из некого алгоритма, а даст эффект только в одном конкретном случае, и никому другому уже не пригодится. Основой нашего знания является встреча с другим, во всей его инаковости, а исходным пунктом психоанализа, впрочем, и науки тоже, если верить Аристотелю, является изумление перед бытием.

Если психология даёт ответы на ряд важных и распространённых вопросов, ответы проверенные, универсальные и общезначимые, то психоанализ эти вопросы ставит, и ставит их в субъективной перспективе. В кабинете аналитик создаёт ту ситуацию здесь и сейчас, тот аналитический акт, который призван обратить внимание анализанта на его роль в развитии проблемы, которая его беспокоит, поставить вопрос о его отношении с другими людьми. И происходит это в кабинете – т.е. в момент встречи с другим, с аналитиком, тем самым актуализируется сценарий желания по отношению к другому, уникальный акт встречи с другим. Иными словами, психоанализ способен подвигнуть человека к поиску частного ответа и самобытного пути, не ограничиваясь общими для всех советами, не обобщая и не стандартизируя сингулярные способы присутствия человека в мире.

Мы никому не даём советов, и делаем это вовсе не оттого, что за всю свою столетнюю историю психоанализ так и не сумел сформулировать тысячу и один практический совет на все случаи жизни, а потому что каждая задача требует частного решения, в котором должен участвовать сам человек. Никто не сможет решить проблемы человека за него, поэтому психоанализ требует от него желания и терпения. Столь же важно, что он требует обоюдной ответственности, как анализанта, так и аналитика, за принятые решения.  
Психоанализ никого не лечит. Ещё один тезис, при помощи которого часто пытаются обозначить общее поле между психологией и психоанализом состоит в том, что «обе дисциплины помогают в решении душевных проблем и помогают человеку адаптироваться к внешней реальности, поэтому их предметное поле во многом пересекается». Однако и этот тезис не выдерживает критики, поскольку в решении душевных проблем помогают самые разные по содержанию практики. Так, все религии, начиная с анимизма и магии, стремятся воздействовать на душу человека, оказать ему поддержку и способствовать в решении внутренних вопросов. Даже если кто-то из любопытства и может сравнить христианскую исповедь с аналитическим сеансом, то никому и в голову не придёт проводить параллели между священником и психоаналитиком, между церковью и кушеткой. Это невозможно хотя бы потому, что психоаналитик не отпускает грехов и не оказывает поддержки в той крестной ноше, которую избрал для себя человек.

Психоанализ не ставит перед собой цели и выкроить душу человека по готовому социальному шаблону или же, на манер педагогики, адаптировать человека к среде, найдя компромисс между внутренними желаниями и предлагаемыми обстоятельствами. Он не стремится, как это делает эго-психология, интегрировать человека с его внутренними конфликтами, сделать его более адаптивным, гибким и успешным. Скорее, напротив, психоанализ может продемонстрировать воображаемый характер как социального заказа, предъявляемого человеку, так и самого образа его собственного я. Фройд снимает тривиальное психологическое противоречие между личностью и обществом, когда он говорит (в 1921 году), что человек всегда представляет собой отношение к другому, а личность возникает как эффект тех или иных социальных связей, поэтому их нельзя рассматривать изолировано. «Субъект представляет собой совокупность воздействий, оказанных на него речью» – продолжает Лакан. Человек всегда существует внутри речи, речи другого, то есть в мире бессознательного, субъектом которого каждый из нас и является, поэтому духовный мир всегда задан той социальностью, тем местом в поле другого, которое каждый из нас занимает.

Поскольку и личный и социальный запрос, в равной мере, являются воображаемыми конструкциями, то и в клинике психоанализ не концентрируется вокруг них, а задаётся вопросом об основаниях того или иного симптома, личного или общественного. Иными словами, аналитик не снимает симптом и не избавляет человека ото всех его страданий, травм и проблем, но позволяет увидеть их причину.
Критики психоанализа часто ссылаются на то, что за всю свою практику Фройд не вылечил ни одного пациента. Это действительно так. Но, принимая во внимание, что Фройд и не стремился никого «вылечить», это критическое замечание бьет мимо цели. В 1894 году он перестал заниматься медициной, а с появлением психоанализа вообще отказывается от таких понятий как «болезнь» и «здоровье»; в его понимании любая душевная организация имеет право на жизнь и требует уважительного и бережного отношения. Иными словами, он не считал себя вправе измерять душу универсализированной рулеткой и проводить карандашиком границы нормы и патологии, поэтому и свою практику он строил не на постановке диагноза и излечении человека, а на понимании неповторимости духовного мира человека и судьбы его влечений.
Фройд отказывается от противопоставления нормы и патологии не только по этическим соображениям; он предвидит определённые клинические тупики такого тривиального различения. С одной стороны, тезис «нормально то, что разделяется большинством» – сам по себе является спорным, даже без ссылок на всем известные исторические периоды «коллективного заблуждения». С другой стороны, понятие нормы, как некой усреднённой характеристики большинства, вряд ли годится в качестве серьёзного клинического инструмента, когда речь идёт о взаимодействии с сингулярной формой человеческого существа. В отличии от психологии, психоанализ не стремится сделать человека «правильным», социально признанным, успешным, адоптированным. Он не стремится сделать человека счастливым или избавить его от проблем, но помогает ему признать свой собственный частный способ бытия в мире, представляющий собой историю утрат и восполнений, разрывов и творений новых путей, обретений и потери смысла.

Субъект – это то, что сказывается. Поскольку человек является существом символическим, встроенным в систему языка, задающей структуру его желания, телесности и чувственности, то и основным рабочим материалом в психоанализе является речь.

Разные виды психологии работают с телом, чувственными образами и эмоциями, мотивациями и паттернами поведения, целостным восприятием мира и т. п., тогда как психоанализ, напротив, не фокусируется на той или иной цели (например, на сохранении семьи) или на каком-то органе тела (психика вообще не представлена каким-то конкретным органом), а на существе человека в его конкретном присутствии, на представлениях, связанных с телом, чувственным отношением к миру, к другому и к собственному образу, то есть на бессознательном. Психоанализ представляет собой творческую и клиническую практику, направленную на понимание уникальной психической организации человека. Психоанализ не ищет объяснения и способа излечения симптома, а стремится к пониманию целостного существа человека. Такое понимание только предполагается, но вряд ли осуществимо, поскольку речь идёт о бесконечном многообразии человеческой субъективности.

Бессознательное является, пожалуй, самым популярным, и в то же время наименее прояснённым понятием Фройда. Действительно, раз бессознательное не имеет материального носителя и не является телесным органом, то и объективировать его через систему проекций и тестов, и описать посредством научных дефиниций весьма затруднительно. Нельзя опредметить то, что не имеет материального или органического носителя. Естественно, что всякая позитивистская попытка оканчивается редукцией бессознательного либо к одному из его эффектов, либо к нейронным сетях головного мозга, либо просто к некой иррациональной абстракции, и оказывается предельно далека от того бессознательного, с которым работал Фройд. Например, философский словарь сводит бессознательное к простой «совокупности психический процессов, операций и состояний не представленных в сознании», то есть бессознательное понимается в тривиальном значении: то, что не осознано.

Вместе с тем, начиная с Гете и немецких романтиков, бессознательное традиционно понимается как слепая стихия хтонических сил, хаос первобытных сексуальных и агрессивных импульсов, некое мистическое и иррациональное начало в человеке, являющееся источником его жизненной и творческой энергии. Понимание бессознательного в современной психологии мало чем отличается от этого поэтического образа и сводится к определению бессознательного как низшей формы психической деятельности человека. Таким образом, бессознательное толкуется в своём ординарном значении, утрачивая специфический смысл, которым наделил его Фройд; является источником интуиции, творческого вдохновения, или отождествляется с неосознанными паттернами поведения и стереотипами, некой скрытой глубинной иррациональной силой, а то и вовсе с врождённой системой коллективных архетипов.

В результате понятие «бессознательное», не вызывая серьёзного научного интереса, находится на окраине психологически исследований и, естественно, отдаётся на откуп мистикам и графологам. Между тем, в психоанализе, не может быть и речи о врождённом характере бессознательного или его коллективном модусе, ибо, как полагал Фройд, психоанализ работает лишь с логикой, а не чувствами и интуициями. Бессознательное вовсе не предуготовано человеку в качестве системы всеобщих представлений, на чём настаивал Юнг, а нуждается в словесном представительстве; бессознательное постоянно создаётся, постоянно заявляет о себе всё новыми и новыми устами. Иными словами, всё, что мы говорим так или иначе относится к бессознательному, «бессознательное всегда налицо» – настаивает Лакан, – однако, почти всегда сказанное не находит своего адресата, а то и вовсе остаётся не услышанным. Поэтому одним из главных навыков аналитика, которым приходится овладевать долгое время, является умение внимательно слушать.

Для Фройда, бессознательное не только не является чем-то потусторонним и иррациональным, но и вообще не является противоположностью сознания, они лишь разнесены топологически, но подлежат одной и той же экономике, питаются одной и той же энергией. Бессознательное в психоанализе не только рационально, оно «структурировано как язык», то есть думает и говорит в большей степени бессознательное, чем сознание. Последнее же не всегда успевает следовать за этой логикой, в силу различных обстоятельств сопротивляется ей, создаёт задержки и заторы в системе речи, являющиеся причинами оговорок и ошибочных действий.

Лакан продолжает идею Фройда, говоря, что бессознательное – это речь, речь спонтанная, причудливая, проникнутая строгой, но не очевидной логикой, которая даёт о себе знать в перебивках, остановках, заиканиях, недомолвках. Один из основных принципов психоанализа состоит в том, чтобы «говорить всё, что приходит в голову, в той форме, в которой это приходит». Откуда приходит? – Именно со стороны бессознательных представлений. Итак, говорить всё, что желает сказаться, помимо намерений самого говорящего. Ведь самое бытие говорящего – parl?tre – и находится в фокусе психического анализа.

Если психология работает с личностью, её объективным сознанием, способностями состояниями и актами, то психоанализ работает с бытием и всегда следует за субъектом. Если психология стремится к объяснению всех психических процессов посредством простой редукции к прошлому или через «зависание» на той или иной стадии развития, то психоанализ ищет не объяснения, а понимания, того понимания, которое только предполагается, но вряд ли осуществимо, когда речь идёт о бесконечном многообразии человеческой субъективности. Психоанализ стремится помочь человеку прикоснуться к истине своей души, как бы ни был загадочен предмет, и как бы ни была трудоёмка эта работа. Стремится помочь ему не бояться задавать вопросы о предельных основаниях своего бытия.

– Дмитрий Александрович Ольшанский
частный психоаналитик (Группа Лакановского Психоанализа)

Abstract

Contrary to psychology, psychoanalysis does not explore human being as an object for application its knowledge, but as a subject of analysis.

That is why it is wide used Lacan’s notion «analysant», which his underlines active position in analysis. Moreover psychoanalysis deals with extremely subjective knowledge, which could not be generalized and accumulated in a special manuals (it is impossible to write a manual on psychoanalytic techniques) or taught at the lectures.

The knowledge of unconscious tells itself in a new way in the speech act, which is extremely singular and could bot be reduced to previous ones.

So, psychoanalysis works with a subject as a combination of influences, which speech has over him.

ОЛЬШАНСКИЙ Дмитрий Александрович – частный психоаналитик.

Секретарь Группы Лакановского Психоанализа, Российский редактор журнала The Philosopher (Лондон), сотрудник Institut des Hautes Etudes en Psychanalyse (Париж) и Института Клинической Медицины и Социальной работы им. М.П. Кончаловского (Санкт-Петербург).

Автор 230 научных работ и переводов.